(Перепев старой шуточной песни "Тихо лаяли собаки")

Тихо лаяли собаки.
Темень за окном и марь.
Я явился к Вам во фраке,
Будто я ночной кошмар.

Обольстительная дева
В чём-то легком, будто дым
Возлежит как королева,
Как подарок нам двоим.

Вы лежали на диване;
На столе горой рыжьё*.
Пистолет лежит в кармане,
На стене висит ружьё.

В общем, в том ночном сюжете
(хоть сюжет тот - не моё)
Но ведь я за все в ответе,
Это ж я держал ружьё.

Выстрел был, сверкнуло пламя -
Продолжается роман.
Он лежал вперед ногами,
Это был сплошной обман.
-----------------------------------------

* Рыжье - на блатном языке "золото"

За рулём пенсионер.
Бюстик Сталина из гжели,
Надпись? "Нам в СССР"...
Он забыл, что дед расстрелян.

Но взрастают между тем
Горцы* новые эпохи
Добавляют вновь проблем
И народу снова плохо.

Тот был прям и не скрывал:
"РасстрЭлять" - и вся недолга,
Этот бьет всех наповал
Он гибридный, он от Бога!

И решает он один
Судьбы наций.
Целым странам,
Дескать, он лишь господин,
Он лишь Бог на поле бранном.

Значит есть у жизни цель.
Мне не нужен новый Сталин.
Вот разбить бы эту гжель
Ощутить, что культ повален.

* Горцы - Сталина называли кремлёвским горцем

Вот оглянемся порой -
Не увидит ли кто вдруг?
И любовною игрой
Ты проникнешься, мой друг.

И к устам прильнут уста,
И во взоре тонет взор,
Сердце вздрогнет неспроста
Губы вновь лепечут вздор.

И груди коснется грудь,
Расшалятся наши руки,
И огонь уж не задуть,
Даже если рядом внуки.

Значит мы еще не стАры,
Да какие наши годы?
Словно струны у гитары
И аккордов переходы.

Припозднились мы в этом году копать картошку. Папа ушел добровольцем. До сентября 2014 он нам часто писал и звонил (тогда еще была мобильная связь), а потом пропал. Наверное он погиб в иловайском котле, а мы, три женщины, остались без мужской поддержки. Вернее не три женщины, а две с половиной, потому что мне всего лишь пятнадцать лет. И то будет лишь в ноябре. И все-таки я здорово помогаю маме и бабушке. Хорошо, что в школу в этом году идти не надо. Занятий в школе уже второй год нет, и автобус уже туда не ходит.

Я сначала радовалась что каникулы получились такие длинные, а сейчас мне грустно. Соскучилась я за нашим классом, за подружками своими, да и за пацанами тоже. Тем более, что они уж не дразнятся и не дергают нас за волосы.
( Жми здесь для продолжения...Collapse )

(На мотив "Вставай страна огромная")

Вставай, Украйна милая,
Щоб не було проблем
В бою зі страшной силою
Із путиньским Кремлем.

Приспів:
Нехай же згинуть пОтвори
Кривавого Кремля!
Від "Градів" воєнторгових
Здригається земля.

Як протилежні полюси,
В усьому вороги.
За світ та мир ми боремось.
Вони за "Руський мир"

Приспів.

Дамо відсіч душителям
Усіх наших надій.
Гвалтівникам. грабителям
Що роблять в нас розбій.

Припев.

Сепарско-руськой нечисті
Що брешуть на страну.
Всій погані Отєчества
Ми зробимо труну.

Припев.

І тіло й навіть душу ми
покладемо віднині
Та запануєм, браття, ми
У рідний Україні

Приспів

Підем ломити силою
з відвагой воювать
Щоби Украйни милої
Ні краплі не віддать.

Вставай, Украйна милая,
Щоб не було проблем
В бою зі страшной силою
Із путиньским Кремлем.

Припев.

Недалеко от моста через реку Калиновую стояло поместье. Не поместье, а целый дворец. И жил в том дворце не старый еще симпатичный вдовец по имени Иван Иванович Белый.
Характером обладал жестким, подчиненные его боялись. Владел фирмой, которая занималась строительством, и бизнес его развивался довольно успешно. А потому был Иван Иванович, или, как называли его подчиненные "царь всея фирмА Иван Второй", довольно богат. Почему Иван Второй? - Ну это очень просто, потому что основателем этой фирмы в 90-х годах прошлого столетия был его отец, тоже Иван. Вот он-то и был Иваном Первым. Но в те же лихие 90-е новая государственная власть что-то с ним не поделила и отправился Иван Первый совсем не в царские места. Видимо что-то с кем-то и в этих местах Иван Первый не поделил, так что отправили его дальше, к царю небесному на ПМЖ.
( Жми здесь и читай дальше...Collapse )

Герои и их имена вымышлены. События - реальные.
************************************************

Девятого июля 1946 года Янек стоял перед судьями выездной сессии Верховного военного суда и не чувствовал абсолютно ничего. Будто он уже был мертвый. За окнами буйствовало лето, все что осталось зеленого в городе - цвело, пели птицы, природа радовалась. А его жизнь кончилась ровно пять дней назад, утром такого же светлого июльского дня. Здесь на суде стояла только его пустая оболочка.

- Подсудимый, вы слышали заданный вам вопрос? Повторяю. Скажите, как вы относились к евреям?
- К евреям? А, да, к евреям. К евреям я отношусь нормально. Мне наплевать у кого какая национальность.
- Почему же вы, Януш Войцеховский, совершили преступление?

Янек вновь потерял ощущение реальности, вновь забыл где он находится. В памяти он улетел к тому времени, когда впервые увидел Марию.
( Жми здесь и читай дальше...Collapse )

СОДЕРЖАНИЕ:
Глава 1. Маленькая Вера
Глава 2. Найденыш ......................... http://www.proza.ru/2017/01/19/1416
Глава 3. Новое имя - новая жизнь .. http://www.proza.ru/2017/01/20/1022
Глава 4. Не знаю. Будет муж .......... http://www.proza.ru/2017/01/20/1639
Глава 5. Ну где нельзя? .................. http://www.proza.ru/2017/01/21/1590


Глава 1. Маленькая Вера
(которая была удалена из Proza/ru)

Ботаничка - так все в городе называли район ботанического сада. Ставки, ставки... Один - верхний, потом плотина со шлюзом-сливом вниз, еще ставок, только ниже первого, снова плотина, и еще один ставок. По берегам заросли оранжево-красного боярышника, цветущего шиповника, посадка, превратившаяся в тенисто-полосатый лес... А за лесом ковыльная степь, сколько глаз хватает, с синими терриконами на горизонте. Вот в эти ковыли они и вышли со Славкой. Взявшись за руки стояли посреди безбрежного колышущегося моря, по которому катились серебряные, нежно-пушистые волны. Жарко пахло пылью, полынью, розовой пеной дикой розы-шиповника. У Верки кружилась голова, а еще она чувствовала Славкину руку, которая то и дело касалась ее такого чувствительного бедра.

Вокруг ни души, тишина аж звенит, лишь изредка прерываясь далекими детскими взвизгами за посадкой на берегах ставков.

Жарко.
- Уф, ну и жара! Давай разденемся, Славка?!
Она отпустила Славкину руку и взявшись за подол, потянула платье к плечам, открывая стройные, уже загорелые ноги, затем светло-зеленые трусики купальника, живот с нежным пушком, спускающемся от пупка по самой серединке живота. Славка, прикипев к ее телу глазами, в томном, тянущем оцепенении наблюдал, как появился лифчик, который от трения платья слегка приподнялся, обнажая тонкую полоску бело-розовой, не загорелой выпуклости девичьей грудки. Стянула, наконец, платье с плеч и головы и неожиданно уперлась своим кристально-серым взглядом в потемневший взгляд карих, крапчатых глаз Славки. Застеснявшись, грубовато бросила:
- Ну что уставился, не видел что ли никогда?
Славка отмер и качнулся к Верке, будто притянутый магнитом ее глаз. Верку тоже качнуло к Славику, глаза сами собой закрылись и она почувствовала его жаркие губы на своих губах, вдруг ставших податливыми, как подстывающий воск только что расплавившейся свечи. В голове билось: "Ой, что я делаю?", но руки, упершиеся в крепкую мальчишескую грудь, стали слабеть, как и все ее, зазвеневшее, будто голосок жаворонка в жарком небе, тело. Ноги подкосились и чтобы не упасть, она обвила тонкими своими руками Славкину шею, впилась тонкими пальцами в его кудрявые черные волосы.
Не отрываясь друг от друга они медленно-медленно опустились в ковыль, словно утонув в нем. Мир, замри! Миг, превратись в вечность! Пусть этот миг, пусть этот вкус губ, прижимающихся к губам, никогда не кончается! Но дыхания не хватило и они оторвались друг от друга, почему-то стесняясь глянуть друг другу в глаза. Упали на спину рядом друг с другом, лишь легко соприкасаясь пальцами рук. Затем Славкина рука накрыла ее руку и сплелась с пальцами ее руки. Верка затаила дыхание в ожидании нового чуда. И оно тут же произошло. Среди серебристо-белых былинок ковыля над ней показалась Славкина курчавая голова, медленно склонилась к ее лицу, а затем стал целовать ее разметавшиеся светло-рыжие волосы, брови, глаза, в которых подозрительно блестели невесть откуда взявшиеся слезинки, нос. Почему-то обминув ярко-красные, горящие от первого поцелуя губы, спустился к шее, приник к ней со всей страстью.
- Пусти, дурак, - оттолкнула она его, - засос будет, меня этот тогда убьет!
Вспомнила этого, его липкие руки, его не менее липкие глаза, и все очарование улетучилось. Хотела вскочить, но Славка удержал ее:
- Что такое, Верунь? Ты обиделась? Ты это... ты не сердись, я нечаянно тебя это... ну, поцеловал.
- Глупенький, я не сержусь. Ты же нечаянно. - засмеялась она. - Только я не хочу нечаянно, я хочу, ну, чтобы ты взаправду меня любил. Не хочу без любви! Только невозможно все это.
- Верунь, так я взаправду! Я же только о тебе и думаю, ты мне все время видишься. Вот закрою глаза и вижу тебя. Неважно где я, в школе на уроках, или когда в шумном школьном дворе, и, тем более, ночью. Я это..., я навсегда. Веришь мне?
Верка не ответила. Обхватила Славкину голову и с силой прижала его губы к своим, отвечая ему гулом бешено стучащего сердца, и даже вроде пульсом в губах. Только касаясь его, она чувствовала, как черная грязная тайна, о которой она даже самым близким подругам Нельке и Дашке не могла рассказать, уходила куда-то вглубь, растворялась в небытие. И она хотела остаться тут в ковыльном поле, умереть здесь, чтобы никогда не возвращаться домой. А еще боялась, что любимый уже давно, еще с пятого класса, Славка, захочет ее.

Господи! Как она может отдать свое поруганное тело, тело, чистую девственность которой превратили в грязь, втоптали в пьяную блевотину. Девственность, которую она никогда не сможет подарить любимому.

Вырвалась, вскочила, стала натягивать платье. Отвернулась, чтобы Славка не увидел слез, катящихся по щекам, шее, стекающих за неглубокий вырез платья, зашагала в сторону троллейбусной линии между первым и вторым ставком Ботанички. Насупясь, ничего не понимая, Славка тащился за ней. Хотелось догнать, дернуть за руку, развернуть и с силой встряхнуть. Сказать ей, что... Что сказать ей? Ну что? Не было у него слов, потому что не понимал, что происходит. Никогда не понимал, только чувствовал, что-то темное, страшное, которое вдруг вставало между ними.

Снова началась школа. Верка пошла в девятый класс, Славка в одиннадцатый. Всеми силами она избегала встречаться с ним. Несколько раз видела из окна школьного коридора, что Славка стоит у входа, явно поджидая ее. Выскальзывала из окна 9-го Б на пожарную лестницу, спускалась по ней, стараясь не греметь гулким железом, перелазила через забор и бежала домой. В ужас, в похоть, в алкогольную вонь. А куда ей было еще бежать? На всем белом свете не было уголка куда бы она могла спрятаться.

Вот и сегодня она тихонько вошла в дом, надеясь, что отчим упился своей водяры и спит, прокралась в темных сенях и открыла дверь ведущую сначала в кухню, а уж потом через кухню в другие комнаты. И... Уперлась взглядом в этого.

На табурете, расставив ноги в черных трусах, в покрытой жирными пятнами майке сидел этот (Верка никогда его никак не называла, только "этот"). Сбоку стола сидела, почему-то в одном лифчике, но без трусов, уже пьяненькая мать, с вожделением глядя на остатки водки в стоящей на грязном столе бутылки.
- Эй, мать! Погляди, кого хер принес. Шалава твоя распрекрасная заявилась. Пай-девочка! Грамотная срань, с учебниками. Эх, блять, не тому их учут в школе. Вот у меня учеба - правда, мать? Знаешь, как она сосать научилась? Гляди! - он задрал одну штанину трусов и вывалил свой вялый член, - Ты, ****ина. Давай соси, покажи свои способности матери. Да не вздумай отнекиваться, не то я тебя вместе с матерью прирежу!

Верка знала, что он не врет. Что способен убить. Свидетельством тому был уродливый шрам на ее левом плече, куда отчим однажды саданул отверткой, синяки у нее на бедрах. А еще порезы на материной груди и на спине.
- Ну, кому сказал сосать, минетчица вшивая! - отчим угрожающе схватил бутылку за горлышко, - иначе разобью об ваши головы!
- Верк-ка! - икая вмешалась мать, - отца слушаться надо! Он нас кормит и поит. Он глава семьи.
Верка повернулась, хотела выбежать на улицу, но бутылка нагнала ее, тяжело ударила в спину и она, не вписавшись в дверь, со всего маху впечаталсь лицом в косяк двери. Губа сразу вспухла, во рту почувствовался соленоватый вкус крови. Закашлялась, выплюнула в руку выбитый зуб.
- Убью, сука! На колени, тварь!
Внутри что-то сломалось и Верка безвольно опустилась на колени и так, на коленях подползла к отчиму. Рот заполнился пахнущим мочой и немытостью членом. А отчим, на глазах у родной матери, которая глупо подхихикивала, трахал ее в рот, загоняя полувставший член почти в горло. Кончил туда же, и она привычно выблевала его кончину прямо на пол, который потом сама же и вымыла.

Ну не могла Верка никому пожаловаться. Даже в милицию не могла пойти, ведь тогда о ее позоре узнали бы все. И в школе, и конечно же, Славик. Недостойна она была своего Славика, своего светлого рыцаря. Она - грязная тварь, траханная шалава, минетчица.

Где-то к октябрю она узнала, что беременна. Месячных не было, часто тошнило, и Верка без всяких "двух полосок" знала, что это за признаки. Неожиданно ей стал необходим запах выхлопных газов, и она выходила к дороге, чтобы нюхать его. Надо было бы сделать аборт, но ведь она несовершеннолетняя, и все стало бы всем известно. Да и разрешение родителей требовалось, а им-то она и боялась больше всего открыться. Скоро стал появляться животик и она утягивала его шарфом под брюками. Но шила в мешке не утаишь. Первой заметила мать, когда она по утрам по три-четыре раза бегала в туалет - блевать.
- Слышь, отец. А Верка-то беременная кажется! Чо делать будем?
- Эй ты, ****во, шалава подзаборная! - взвыл этот, - ты чо, падла, залетела чтоль от кого?
- От кого? От кого-то? Да от тебя, козел! - взорвалась Верка, - не было у меня никого кроме тебя! Вот рожу, а тебя посадят!
Ой, лучше бы она навеки онемела. Он бил ее долго и остервенело. Руками, ногами, табуретом... Она только старалась живот прикрывать, но ее тонкие, окончательно истощавшие руки, не могли сдержать ударов его ног. Мать визжала, как резаная, а у нее в голове кровавыми взрывами отдавались удары. Она потеряла сознание, но и после "этот" ее продолжал ее просто месить.

Очнулась она уже ночью. Со стоном поднялась, по стеночке доползла в сени, где вчера бросила свой потрепанный школьный рюкзак. Вытряхнула из него учебники и тетради. Прокралась в спальню к шкафу. На темную вытащила и запихнула в рюкзак какие-то одежки и белье. Хотела выйти уж из дома, но подумалось, что нужны деньги и она вернулась. Прокралась в спальню этих. От белого снега за окном там было достаточно светло и было видно мать, валявшуюся на диване, и голову отчима в постели. Подумала: "Зарежу нахрен!" - бросилась за ножом в кухню, но там окно было совсем маленькое и в темноте и вечном бардаке она не нашла ножа. Нервы были на пределе. Если бы посуда звякнула - этот бы мог проснуться, и тогда не она его, а он ее бы убил. Постояла, прислушиваясь, снова тихонько прокралась в спальню. Обыскала карманы брюк отчима, вытащила скомканный комок банкнот, залезла в ящик комода, где в картонной коробке тоже лежали деньги. Выгребла их. На билет должно было хватить.
Вышла за порог, в обжигающую белым холодом ночь, тихонько прикрыла дверь в которую ей никогда уж не было суждено войти. Натянула поглубже на глаза материн платок, который сдернул с вешалки перед дверью, оставляя за собой дорожку следов, вышла на улицу и поплелась к железнодорожному вокзалу. Об одном молила Бога, чтобы никто не встретился, чтобы никто не увидел ее наверняка страшного лица, чтобы никто не узнал.

Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2017/01/19/1416